Восточный комитет германской экономики: Германия — газовый заложник России

Полноценное восстановление бизнес-отношений между Германией и Россией возможно лишь после перемен в политическом руководстве России. Об этом в неожиданно откровенном интервью Deutsche Welle заявил исполнительный директор Восточного комитета германской экономики Михаэль Хармс (Michael Harms).

DW: Господин Хармс, вы многие годы своей жизни потратили на то, чтобы как можно больше немецких компаний инвестировали в российскую экономику как можно больше денег. Вам жалко потраченного времени?

Михаэль Хармс: Ну, как сказать — жалко? Да, наверное, жалко, хотя я уверен, что это были не зря потраченные усилия, потому что мы создали очень много партнерств, очень много дружеских отношений, много благосостояния. Многое из этого сейчас находится под ударом, и даже может быть потеряно. Но все равно я считаю, что это было движение в правильном направлении. И из-за очень плохого решения одного конкретного человека ставить все это под сомнение было бы неправильно.

— Вы хоть примерно оценивали убытки немецкой экономики от того, что происходит сейчас в Украине?

— Нет, это очень сложно оценить. Если брать роль России для Германии целом, она не такая большая. Россия была до войны где-то на 13-м месте среди наших внешнеторговых партнеров. Она занимала от 2 до 4 процентов от общего внешнеторгового оборота. Я думаю, что немецкая экономика это переживет. Но есть конкретные области — например импорт газа, — где немецкая экономика, да и европейская экономика тоже могут сильно пострадать. И важная задача — сделать санкции такими «умными», чтобы они не сильно вредили нам.

— Вы лично лоббировали «Северный поток — 2». Вы ездили в Вашингтон уговаривать конгрессменов. Сколько лет вашей жизни вы потратили на «Северный поток — 2»?

— Конечно, задним умом мы все умнее. Но тогда я делал это совершенно искренне, потому что мне казалось, что тезис о взаимной зависимости — правильный. Чем больше ты взаимозависим, тем меньше ты ставишь это под угрозу, я так надеялся. К сожалению, мы теперь знаем, что это не так. Но тогда наши идеалы были очень искренними.

— «Северный поток — 2» можно забыть?

— Он лежит на дне Балтийского моря, и если там ничего не заржавеет, то, может быть, настанут времена, когда мы сможем использовать его для транспортировки водорода. Конечно, об этом сейчас сложно думать, это мечты.

— Президент Германии Штайнмайер (Frank-Walter Steinmeier) недавно признал, что заблуждался в отношении России. А немецкий бизнес заблуждался?

— Наверное, да. Но я бы разделил понятия России и политического руководства России. И в оценке политического руководства мы явно заблуждались.

— Как такое могло произойти?

— Если говорить конкретно, то и президент Путин, и люди, которые его окружают, всегда казались мне — а мы регулярно встречались в рамках Восточного комитета — очень рациональными людьми, во всяком случае в экономическом плане. Которые очень четко смотрят на интересы России, говорят, что Россия хочет модернизироваться, укреплять свое технологическое состояние и так далее. У нас было очень много конструктивных проектов, направленных в будущее.

И перечеркнуть это одним шагом — мне казалось, что это не должно произойти.

— Германия — это газовый заложник России?

— Оказалось, что да. Продажа крупных газовых хранилищ одной стране — это явная ошибка. И теперь правительство Германии пытается это исправить, чтобы впредь такого не допускать.

— Опишите день, когда в Германию перестанет поступать газ из России — каким он будет?

— Все зависит от того, когда он наступит. Если это произойдет еще в этом году, у нас будут очень большие проблемы в промышленности, и вопрос здесь не столько в энергетическом снабжении, поскольку здесь у нас в запасе есть «грязные» угольные ТЭС. Очень много технологических процессов — мы даже не представляли себе этого — полностью завязаны на газе. И невозможно оценить все цепочки поставщиков, которые из-за этого разрушатся, и ту степень кризиса , который начнется в немецкой промышленности. Будет массовая безработица, массовое закрытие предприятий и глубокая рецессия.

— Глубокая рецессия — это как представлять?

— Мне сложно назвать цифру, но это будет серьезный экономический кризис. Проблема в том, что частично речь идет о технологии, которая не может останавливаться и должна работать 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. И если газ отключить, то, скажем, на стекольным заводе могут быть разрушены ванны для стекла и придется все это строить заново.

— То есть украинцы сейчас умирают под бомбами ради того, чтобы в Германии работал стекольный завод?

— Я считаю, что это слишком преувеличено. Логика здесь другая. Мы должны быть в состоянии выдержать эти экономические санкции. Они не должны вредить нам больше, чем они вредят Российской Федерации. Федеральное правительство делает все, чтобы преодолеть эту зависимость от России.

— Мораль в бизнесе играет какую-то роль?

— Да, очень большую. И вы видите это на примере фирм вроде Henkel, она не под санкциями, она не должна была уходить из России, но она приняла такое решение.

— А почему другие остаются?

— Это очень сложное решение. Особенное для каждой конкретной компании, и нужно рассматривать каждый конкретный случай. Если речь идет о фармакологии, то мне абсолютно понятно, почему они не уходят из России. Если это другая фирма, то это ее индивидуальное решение.

— А как в таких условиях вести бизнес в стране, которая официально объявила Германию недружественным государством?

— Я должен сказать, что вести бизнес сложно по всем перечисленным причинам. С другой стороны, должен сказать, что российский экономический блок делает все для того, чтобы не допустить окончательного разрушения экономических связей.

И тот закон, который здесь называется законом о национализации, хотя это неправильно, это закон о внешнем управлении, который был существенно изменен в позитивную сторону. Вопрос о национализации или экспроприации сейчас не стоит. И в этом плане — это позитивная сторона тех событий, которые сейчас происходят.

— А что еще дает вам надежду?

— Я надеюсь на то, что любая война когда-то заканчивается. Что мы увидим мирные переговоры. И чем раньше, тем лучше. И, наверное, мировое сообщество введет своего рода «план Маршалла» для Украины, и немецкий бизнес будет активно в нем участвовать.

— А в том, что касается экономического будущего России?

— Опять же, все зависит от того, как долго продлится сегодняшняя ситуация. Если она продлится долго и те санкции, которые сейчас действуют, продлятся несколько лет, то будущее выглядит очень мрачно…

— Мрачно — это как?

— Технологическое отставание, изоляция, разрыв с мировой экономикой. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Когда вы последний раз говорили с президентом Путиным?

— До пандемии.

— И о чем шла речь?

— Как всегда на этих встречах, речь шла исключительно об экономике. О конкретных проектах немецких фирм в России. О планах на будущее.

— И когда планируете поговорить с ним в следующий раз?

— Думаю, что не скоро.

— А вы бы хотели с ним поговорить?

— Я бы не хотел это комментировать.

— Сколько рабочих мест создали в России немецкие предприятия?

— 280 тысяч.

— И сколько из них удастся сохранить?

— По самым предварительным оценкам, может быть половину. Это скорее эмоциональная оценка. Мы это пока не высчитывали.

— Когда и при каких условиях произойдет возвращение к тому, что называется business as usual? То есть к нормальному состоянию.

— После заключения мира в Украине и, наверное, нового политического руководства в России.

— То есть после ухода Путина?

— Я бы хотел воздержаться от таких оценок. Но потеря доверия к актуальному политическому руководству настолько сильная, что я не могу себе представить возвращение к привычному бизнесу. И хотел бы мой комментарий этим ограничить.

Смотрите также:

Закладка Постоянная ссылка.

Комментарии запрещены.