«Минск, август 2020 года. Паша и Юля, молодая супружеская пара, выходят ночью из дома и оказываются в гуще протестов мирного населения. Будничная прогулка оборачивается настоящим адом, в котором невинные люди оказываются жертвами полицейского произвола…» — в сети появился трейлер фильма «Minsk» — это первая художественная лента о протестах в Беларуси. Режиссер Борис Гуц рассказал DW, как снять полуторачасовой фильм одним кадром, как власти Тулы предлагали убрать на съемках БЧБ-флаг, что чувствует человек, надевший милицейскую форму, и в чем кроется природа зла, творившегося в августе 2020 в Беларуси.
DW: Когда и почему вы решили снять фильм о событиях в Беларуси?
Борис Гуц: Все получилось не по моей воле, а по воле тех, кто после объявления итогов выборов в августе 2020 года начал разгонять людей. Все это я видел через Telegram-каналы. Я был постоянно на связи, если она была возможна, со своими друзьями в Минске. Меня это ужаснуло. Я всю ночь не спал и понял: все, что я могу сделать, все, чем могу помочь своим друзьям, и своей второй родине (я наполовину белорус, хоть и гражданин России), это написать сценарий и снять кино.
Борис Гуц
В основе работы над сценарием — сбор информации. Это не только видео из Telegram-каналов, но и общение с людьми, которые попали под милицейский произвол, с теми, кто не по своей воле сбежал из Минска и из других городов Беларуси. Я собирал материал в течение нескольких месяцев, помогал наш друг Виталий Шкляров (политтехнолог, продюсер фильма, в 2020 году провел в белорусском СИЗО 2,5 месяца — Ред.), рассказывал какие-то вещи о том, что и почему произошло в эти дни, как разверзнулся этот ад, или, как говорил Стивен Кинг, «в городе появилось чистое зло». Сценарий переписывался, но могу сказать, что две-три конкретные истории в фильме рассказаны.
— Фильм снят одним кадром, как вам это удалось?
— Я сразу понял, что мы должны снимать без монтажных склеек, что это должен быть кусочек жизни молодых ребят, которые просто вышли из квартиры и, как и многие жители Беларуси, попали в этот беспредел. Мы готовились к съемкам 9 месяцев, первые репетиции начались в октябре, к маю мы с оператором и звукорежиссером знали все точки, как все должно развиваться, потом подключилась администрация, актеры, которые репетировали много раз. Я снимал 10, 15 минут одним кадром, но полтора часа, это, конечно, уникальный опыт.
— Вам пришлось снимать в Таллине, потому что в России съемки не разрешили. Почему?
— Мы же дружеские страны, мы поддерживаем друг друга (улыбается — Ред.). К сожалению, около десяти российских городов отказались с нами сотрудничать. Последним — Тула. Там нам безвозмездно помогали ребята из местной кинокомиссии, но на уровне согласования с местным МВД и министерством культуры оказались препоны. При том, что они даже не просили сценарий, у них была выборка каких-то сцен, которые мы планировали снимать на улице.
Кадр из фильма
Я подозреваю, что сценарий кто-то «слил», потому что начались вопросы из разряда «а давайте вы уберете БЧБ-флаги из кадра». Нам предлагали заменить бело-красно-белый флаг на красно-бело-красный. Я говорю, это же флаг Латвии либо Австрии, причем тут они? Предлагали даже снимать российский флаг. В итоге нам выписали бумажку о сложной эпидемиологической ситуации, о том, что поддержка при съемках не может быть оказана. В кулуарах говорили, что российское правительство не может поддерживать такие фильмы, потому что таким образом «мы станем на одну из противоборствующих сторон в чужом государстве».
Такая вот политика невмешательства, которая обернулась тем, что нам не дали вообще снимать, мы проект заморозили, потеряли много собственных денег. В январе-феврале мы договорились с эстонским Институтом кино, подали им официальную заявку, они добавили к смете проекта 80 тысяч евро.
— Как была выстроена работа в команде, тема тяжелая, наверное, сложно не вовлечься во все это эмоционально. Как не выгореть за это время?
— Первые репетиции были, наверное, самыми сложными. Мне приходилось иногда самому играть милиционеров, унижать, морально издеваться над актерами с их согласия, безусловно. Я приглашал актеров, говорил на пробах, что будет такая-то сцена, мы должны попробовать ее сделать максимально реалистичной, если не хочешь, мы это делать не будем. И справедливости ради, чтобы заслужить доверие, я иногда тоже играл жертву. Я понял, что это страшно, но страшнее, когда в твоих руках дубинка, ты пытаешься не убить своего друга-актера, и в этот момент чувствуешь, еще чуть-чуть, и ты можешь перейти грань, начнешь получать от этого удовольствие.
Кадр из фильма
Мы постоянно говорили о том, как ненависть, которую ты должен в себе развить на момент съемок, или страх, если человек играет арестованного, из себя потом выжать, не сломаться, не уйти в депрессию или запой. Спасало то, что мы знали, что делаем правильное дело, это не ради денег, а потому что мы не можем молчать.
— Примерив милицейскую форму, взяв в руки дубинку, вы смогли понять природу того абсолютного зла, которое тогда творилось в Беларуси?
— В одном месте сконцентрировалось огромное количество людей, которые перешли грань человечности. То, что мы ввели в фильм, и что я постоянно слышал на документальных видео: «Вы животные». Это очень точный симптом болезни, который можно назвать «я буду тебя бить тогда, когда ты перестанешь быть для меня человеком», синдром обесчеловечивания. И второе, когда я сам надевал милицейскую форму и брал дубинку, я в какой-то момент чувствовал власть. Также я могу сравнить это с бытовым насилием.
И в России, и в Беларуси эта проблема стоит очень остро. Если рассматривать страну как семью, то, видимо, в какой-то момент маскулинная агрессия, недовольство соседями, друзьями, родственниками зашкалили. Что-то случилось со страной, и я подозреваю, не без вины правительства, что общество разделилось на каком-то глубинном психологическом уровне. В какой-то момент кто-то дал команду «фас», разрешение разбить тарелку и дать матери, жене, дочери по лицу, и оказалось, что огромное количество людей хочет это сделать.
— Какая дальнейшая судьба фильма, на каких фестивалях вы хотели бы его показать?
— Наша команда подбирает оптимальный путь для реализации этого фильма, чтобы показать его наибольшему количеству людей, чтобы они заговорили о ситуации в Беларуси. Я об этом узнал через документальные кадры в Telegram-каналах. Если их собрать, поймите меня правильно, получится идеальное документальное кино. И я знаю, что уже много снято, но игровое кино работает по-другому: не на эффекте реальности, а на эффекте сопричастности и эмпатии.
Мы планируем поехать на крупные фестивали осенью и зимой, постараемся практически сразу устроить прокат и в отдельных странах, а потом выйти на какую-то крупную онлайн-платформу, чтобы это увидели в Беларуси и России, где, скорее всего, прокат будет запрещен.
Смотрите также:
