Книга «Как я стал мужчиной» выходит в России на немецком языке. В Германии в марте вышло уже второе издание, первое — в конце 2020 года. Прочитав ее и отправляясь на интервью в Лангенфельд, где сейчас находится приход отца Александра Крылова, меня мучил вопрос. С кем предстоит разговаривать: с католическим священником или с писателем, обладающим отличным чувством юмора?
DW: Ровно 10 лет назад, на Пасху 2011 года, наступил тот самый день, когда вы приняли решение стать священником, причем католическим. Отец Александр, почему не православным, ведь для человека, родившегося в России, — это более понятный путь?
— Я вырос в католической семье. Мой папа был православным, мама и бабушка — католички. Меня не учили вере, просто бог всегда был в нашей семье, несмотря на все сложности советского периода. Мое отношение к церкви было очень разным. В 1993 году в Москве только что открылся католический колледж, мне стало интересно. Утром учился в вузе, а по вечерам я ходил в колледж. Но через полгода его бросил: там были люди — не от мира сего. Одеты плохо, непричесанные, недомытые, и вопросы задавали странные. К тому же я только получил работу в фонде (фонд «Дети России» — Ред.) и в концертной фирме. Со «странными» людьми было не интересно, интересно только с успешными. Мне было 33 года, когда я работал в Бременском университете. Один священник сказал мне: «Александр, из тебя был бы хороший священник». Что за глупость? Я был доволен своей жизнью. Но мысль осталась, и она не давала мне покоя. Позже я получил профессорскую должность в Берлине, но понимал, что хочу стать священником. Решил, что сначала напишу все задуманные книги, приму участие в создании германо-российского университета, а потом, к старости, стану священником. Об этом так и сказал знакомому архиепископу. Он ответил: «Не шутите с этим. Это призвание, и его можно потерять». Утром в пасхальный понедельник 2011 года я проснулся и понял, что созрел. Для этого не нужны видения и голоса. Я поехал в семинарию, прожил там три дня и принял решение.
— Почему оттуда не убежали, как из колледжа?
— Было бы неправильно искать успешных людей в церкви. Церковь — это пристанище юродивых, грешных, потерянных, неуспешных. И те безобразия, которые происходят в церкви, только подчеркивают, что мы — церковь грешников.
— Раз вы заговорили про грехи, то не могу не задать вам следующего вопроса. Какова была ваша реакция, когда имя кардинала Райнера Марии Вёльки (Rainer Maria Woelki) зазвучало в связи со скандальной историей? Ведь именно он 3 июня 2016 года посвятил вас в священники. Но вернемся к скандалу. Кельнский кардинал сначала отказался публиковать отчет о сексуальном насилии в католической церкви. Надо сказать, что этот отчет подготовили по заказу самой церкви. После чего Вёльки поручил провести новое исследование, результаты которого опубликовали 18 марта.
— У меня нет каких-то близких отношений с кардиналом. Кардинал — в Кельне, я — в приходе, но за время подготовки к рукоположению и потом, конечно, мы много встречались. Я знаю его как очень честного человека. То, что сексуальное насилие происходило в церкви, — это, конечно, страшно. Страшно еще то, что до сих пор происходит в обществе. На церковь мы посмотрели, и очень хорошо, что мы с церкви начали. Кто других поучает, должен на себя посмотреть. Но теперь надо обратить внимание и на другие сферы общественной жизни.
— Реакция некоторых на эту историю была однозначной — выход из церкви. Каждые десять минут в Кельне кто-то выходит из церкви. Вас как священника это не пугает?
— Пугает не то, что мы теряем прихожан, а то, что люди оторваны от веры. То, что в душах появляется злоба, отчаяние, разочарование, отчасти оправданное разочарование. Если кто-то хочет изменить церковь, должен начать с себя. Найти в церкви радость и спасение своей души. Сегодня мы видим, как тяжело людям духовно и психически, и горько, что многие не прибегают к помощи церкви и не обращаются к богу. Но есть и другие примеры. Сейчас я провожу занятия с группой взрослых, которые хотят вернуться в церковь. Я их спрашиваю: «Когда другие бегут, вы идете назад?» Они поняли, что им не хватало связи с богом.
— А когда вы стали священником, вам пришлось от всего отказаться?
— Когда я принял решение, я так думал, что от всего отказываюсь. Но жизнь у священника — очень интересная, много общения с людьми. Раньше, когда много работал в университете, не любил субботы: все уходили в семьи, а я понимал, что о своей семье я не позаботился, потому что слишком много работал. Став священником, я забыл про одиночество. С богом одиночества нет.
— Сейчас весь мир борется с пандемией. Такая напасть, но нет ощущения, что люди пошли в церковь, пошли искать спасение и надежду?
— В этом как раз и проблема нашего времени. Мы ничему не научились. Мир ничему не научился. Люди не поняли, что мы зависим в первую очередь от бога. Опасность в том, что несмотря на все угрозы, многие даже и не задумались о боге. Но и драматизировать не надо. В нашем приходе, поскольку мест в церкви из-за пандемии меньше обычного, прихожанам каждый раз нужно регистрироваться по телефону. Нет ни одного свободного места! Места на воскресенье уходят уже в понедельник.
— Что надо делать, чтобы католическая церковь не теряла прихожан? Что можете сделать лично вы?
— Конечно, наша церковь должна меняться. Особенно в Германии церковь стала какой-то структурой, институтом, со своей сетью: больницы, сады, школы. Это все хорошо, но в структуре легко забыть про веру. Ведь все остальное — вторично. Мы можем сколько угодно реформ проводить, перекрашивать стены, закрашивать фрески, как это делали в 60-е годы. Мы слишком много занимаемся структурными вопросами, кто вышел, кто не вышел, вместо того, чтобы нести главный завет.
— А что вы говорили людям в начале пандемии?
— Никаких особых слов не надо. Когда началась пандемия, все было закрыто, служб не было, но двери церкви оставались открыты. Я приходил в церковь и просто сидел и молился. Людям было важно увидеть священника. Некоторые приходили исповедоваться. Кто-то не был в церкви по 10-15 лет, а теперь пришел.
— Еще одно громкое событие произошло совсем недавно. Ватикан заявил о своем отказе благословлять однополые союзы. Многие католические священники в Германии осудили такую позицию и открыто заявили, что они благословляли и будут. А как вы относитесь к этому вопросу, который расколол католическую церковь?
— Я недавно разговаривал с активистами, которые борются против этого решения Ватикана. Они не смогли назвать мне ни одного конкретного случая. Они борются против церкви в принципе. До сих пор ни один гомосексуал ко мне не пришел и не сказал, что ищет Христа. Кроме того, благословление — это дар. Разве можно требовать, чтобы мне что-то подарили? Начинается ведь все с себя, а не с права для всех. Надо начать с благословления лично для себя, а потом уже — для нас, если есть такой человек — часть вашей жизни. Но такого вопроса мне ни разу еще не задавали у меня в приходе.
Католическая церковь в Лангенфельде, где сейчас находится приход отца Александра Крылова
— В своей книге «Как я стал мужчиной»вы описываете взросление мальчика в Советском Союзе — стране, которой больше не существует на карте. Первую «проповедь» вы прочитали, когда вам было пять лет — в детском саду. Бога нет, а верят в него только глупцы, так отчитала вас воспитательница…
— С воспитательницей у меня сейчас хороший контакт, я ей звоню иногда. Мы ее все очень любили. Сегодня она стала глубоко верующим человеком. И она рада за меня, несмотря на то, что я католический священник, а не православный.
— В своей книге вы описываете межрелигиозный диалог. Православные, католики, протестанты, мусульмане сосуществуют мирно, не испытывая больших разногласий. А что вы сейчас наблюдаете на практике, в реальной жизни?
— Сегодня что-то не так в межрелигиозном диалоге. Делается попытка все усреднить, сделать все одинаковым. Я считаю, что это — большая ошибка. Сегодня внутри христианства мы имеем разные богатые традиции, которые помогают людям идти к богу. Усредненная религия — это большая опасность для нашего общества.
— Люди вас слышат?
— Слышат ли люди церковь? В западном обществе церковь стала терять простых людей. Образованные люди раньше иногда дистанцировались от церкви. Сегодня в церкви много прихожан с академическим образованием, а простые люди остаются перед телевизором, в интернете. Священники в Германии — хорошо образованные люди, теологи в немецком университете получают качественное образование. Многие проповеди стали интеллектуальными. Для простых людей это нередко чуждо, мы их теряем. Кассира и парикмахера я редко вижу в церкви.
— А что вам мешает быть проще?
— Ничего не мешает.
— «Как я стал мужчиной» — название вашей книги. С первых строк становится понятно, что вы вкладываете в понятие «мужчина» зрелость, причем не физическую, а моральную, духовную. Вы очень рано хотели побыстрее стать мужчиной, взрослым духовно. Что вас так пленило в этой взрослой жизни?
— Свобода. Ребенку всегда кажется, что взрослому все можно. Я не любил спать днем, меня за это наказывали в детском саду и пионерском лагере, а сейчас мне хотелось бы иногда прилечь днем, да некогда. Свобода — не социологическая категория. Это состояние души. Свободным можно быть везде: и в России, и на Западе. Хорошо, когда внутренняя свобода не конфликтует с политическими реалиями. В Европе есть все, чтобы быть свободным, но политические свободы не гарантируют свободу духовную. Ко мне приходит много людей, которые рассказывают, что живут в клетке. Задача церкви — вывести человека из нее. Для кого-то клетка — работа, для других — семья. Вдруг любимый муж, любимая семья, любимые дети становятся клеткой. Хочется выпрыгнуть. Задача церкви — помочь обрести настоящую духовную свободу, а она — только в боге.
— Все, что связано с богом и верой, было в Советском Союзе табу. Могли вы предположить тогда, что станете священником? В книге вы пишете, что скорее могли представить себе, что станете космонавтом…
— Я не видел священников, космонавтом было реальнее стать. Будешь хорошо учиться — будешь космонавтом. Но я не был отличником.
— Мало того, что вы плохо учились, вы еще и курили в семь лет, уроки прогуливали, военную подготовку проходили. Сделаю здесь оговорку, что все эти моменты вы описываете в вашей книге с блестящим остроумием и добротой. Но когда ваши единомышленники из католической церкви прочли эту книгу, их не охватил ужас? Я, конечно, сильно утрирую.
— (смеется) Мы все тогда учились разбирать автомат Калашникова…
— Но не все стали католическими священниками…
— Мой учитель по военной подготовке был несчастным человеком, потому что у меня ничего не получалось. Он махнул на меня рукой. Может быть, хорошо было бы, если бы я был святым с самого начала, но я и сейчас не святой. И меня часто спрашивали, почему я оставил Россию? Я не оставил ее. Я расширил свои границы.
Обложка книги, вышедшей в Германии
— В книге вы пишете и о демонстрациях молодежи в Советском Союзе — вместо школы, и о том, как из простой школьницы можно сделать икону. Тогда это была Саманта Смит, сегодня — Грета Тунберг. Про пластиковые пакеты у вас в книге тоже идет речь…
— Пластиковые пакеты, экологические активисты, — все это — не главное. Главное — что люди не учатся на своих ошибках. Человечество ничему не научилось. Мы постоянно повторяем те же самые ошибки. Любимая фраза Василия Ключевского: «История — фонарь будущего, который светит человеку из прошлого». Не наступайте на одни и те же грабли. Никакое общество не застраховано от ошибок, от нового прихода диктатуры, мы можем ждать ее с одной стороны, а придет она с другой. Мы должны учиться из истории и развивать духовность. Идеология всегда уничтожает церковь. Когда я преподавал, меня пригласили на конференцию, где говорили о том, что России нужна национальная идея. И я тогда сказал, что счастлив жить в Германии — стране, где национальная идея — просто чтобы люди хорошо жили.
— А вы когда-нибудь видели президента России?
— Да, случайно. В Дрездене.
— Но разговора не было? Если читать о вас в Википедии, сразу бросается в глаза ваша якобы «близость к Кремлю«.
— Нет. Моя единственная связь с Кремлем — работа в Фоне «Дети России», который курировала Наина Ельцина. Еще три дня я работал в мэрии Москвы, но сбежал оттуда, потому что работа в аппарате — не для меня, это страшно. При этом Москву я люблю. Мои немецкие студенты, оказавшись там, сказали, что в Москве они чувствуют воздух свободы. В городе — своя душа и своя энергетика. Близость к Кремлю — ерунда. В моем первом приходе меня не раз просили прокомментировать действия Путина. Пришлось напомнить, что я духовник, а не политконсультант.
— Про девушек, уроки флирта, выпускной, 8 марта и поцелуи в книге тоже есть. Католическим священником вы стали, когда вам было 47 лет. Какую роль женщины играли в вашей жизни до сана священника?
— Я влюблялся. Конечно, я знаю, что значит быть влюбленным.
— Сейчас ваша должность — капеллан. Расскажите, что это?
— Есть три духовных сана — дьякон, священник и епископ. Внутри сана имеются только административные отличия. Вот у капеллана фактически нет административных функций, он — просто священник. Для меня это то, что нужно. Мне не нужны какие-либо административные функции, я бы очень хотел как можно дольше заниматься людьми и не думать о том, что в церкви крыша потекла, что уборщица заболела. Настоятель должен об этом думать. Я от этого свободен.
— Как долго может продлиться это счастье?
— Как минимум четыре года. А дальше посмотрим.
— Отношения Германии с Россией сейчас переживают не самый простой этап. Что вы считаете важным сделать, чтобы вернулось доверие и взаимопонимание?
— Не могу ответить. В России нередко обвиняют «злой Запад». Примерно 12 лет назад мы пытались создать в Берлине российско-германский университет и разработали с немецкими коллегами концепцию. Совместные образовательные программы должны были содействовать взаимопониманию и сотрудничеству. По этому поводу я говорил тогда с влиятельными российскими политиками. Мне отвечали примерно одинаково: «России это не нужно, куда они без нашего газа денутся». Сегодня эти люди ругают Европу за то, что она не понимает Россию, а тогда они были уверены в том, что все куплено и что человеческие отношения не играют никакой роли. Также и сейчас не вижу даже намека на то, чтобы попытаться разобраться, почему возникло это недопонимание.
— К Путину подошли бы сейчас?
— Он должен был бы захотеть подойти ко мне. Думаю, что мое мнение ему совсем не интересно, он его и не услышит. О чем ему говорить с католическим священником?
— Впереди — Пасха. Сначала — у католиков, потом — у православных. Что вы хотите сказать верующим в такое непростое время?
— То, что Христос воскрес, — это не миф, а радостная весть. Он показал, что зло и смерть побеждены. Если мы помним об этом, то мы по-другому смотрим на наши проблемы и на нашу жизнь.
Смотрите также:
