В первый же день вторжения России в Украину стендап-комик Денис Чужой высказался против войны. После этого ему начали поступать угрозы, а на его концерты стали ходить сотрудники ФСБ. Денис вынужден был уехать из Москвы в Стамбул, где решил перезапустить свою карьеру, выступая на на английском языке. Сейчас комик выступает в Европе с концертами, часть денег от которых передает на помощь беженцам из Украины. DW встретилась с Денисом Чужим перед его выступлением в Берлине.
DW: В Берлине у тебя несколько выступлений под названием «Важные вещи».
Денис Чужой: Да, это программа, которая так называлась еще до войны.
— А о каких вещах тебе важно говорить сейчас? Тебе как россиянину, который уехал из России, открыто высказался против войны, который сейчас имеет возможность открыто говорить со сцены здесь, в Берлине?
Денис Чужой
— О войне, о том, что пришлось покинуть дом, о том, как себя найти в этом. Мне хочется поддержать людей, у которых похожая ситуация или похожие убеждения. Последние выступления у меня были в странах Балтии и в Финляндии, и там было много эмигрантов из России, которые в последнее время приехали, и которые приехали раньше — после Болотной (митинг на Болотной площади против фальсификации думских выборов в 2011. — Ред.), после Крыма (аннексии Крыма в 2014 году. — Ред.), и было интересно поговорить с ними о том, как им пришлось потерять дом и найти его заново. Ну, и потом есть какой-то довоенный материал, как мы его называем сейчас. У меня, по иронии, до этого был большой блок про эмиграцию, теперь он выглядит так, как будто я его недавно придумал, а я его еще до войны написал.
— А какое настроение сейчас у этой аудитории?
— Все друг друга понимают, все понимают, о чем речь. Я не чувствую какой-то перемены контекста. Все рады, что они находятся в каком-то безопасном пространстве и говорят на важные для них темы. Я возвращался в Россию, чтобы доделать документы, дать последние концерты, и там тоже было ощущение, что людям просто нужно встретиться в одном месте и убедиться, что они не одни. Было ощущение, когда 24 февраля ты просыпаешься, смотришь на все это, и тебе кажется, что ты вообще один и больше никого нет, кто так же, как и ты, в ужасе от этого. А потом, когда вы встречаетесь в каком-то концертном зале, ты понимаешь, что таких людей много, и это, конечно, ничего не меняет, но тебе становится чуть полегче.
— Можешь рассказать чуть подробнее о том, как ты вернулся с концертами в Россию. До этого в твой адрес уже были угрозы, а во время одного концерта тебе даже подарили похоронный венок (12 марта во время выступления в Вологде двое зрителей принесли комику на сцену венок с надписью: «Предателю России»). Страшно было возвращаться?
— Было страшно, но у нас были обязательства перед площадками, перед партнерами. Если бы мы не вернулись, то и мы, и наши партнеры очень сильно потеряли бы в деньгах. А сейчас не тот момент, чтобы терять деньги. А угрозы в мой адрес были и до отъезда. Я как раз высказался против войны, мне звонили по телефону, много угрожали. И потом принесли похоронный венок на сцену в Вологде. Ну, а потом я рассказал про похоронный венок, это разошлось по Интернету и на следующее выступление пришли из ФСБ. И это было страшнее, чем похоронный венок. Я совершенно спокойно выступал, когда мне венок подарили. Но когда были ФСБшники в зале, мне было очень неприятно.
— Ты и раньше шутил про политику, про Путина, Лукашенко, Навального. Сейчас вообще на такие темы еще можно шутить в России или это опасно?
— Опасно. Ну как… Большинство, наверное, и не ходили в эту сторону. Поэтому, наверное, для них мало что поменялось. Для тех, кто старается шутить на более социальные темы, — да. Я думаю, что, наверное, про Путина сейчас как раз безопасно шутить, потому что это как будто менее важно. Вот тема Украины, тема войны, наверное, — это самая болезненная тема. Наверное, про это еще долго никто не будет шутить.
— А ты шутишь про это?
— Я пытаюсь найти какие-то слова, чтобы… Ты же ищешь всегда какой-то абсурд в ситуации. И всегда хочется это сделать так, чтобы не сделать больно кому-то. Вот я пытаюсь шутить про себя и про свою реакцию на это, пытаюсь через это как-то касаться темы войны.
— Какую роль во время войны и поляризации общества играет юмор, комедия, стендап? Они нужны, как ты считаешь?
— Мы сейчас, наверное, должны как-то разделить стендап в России, потому что в России есть обычный стендап, условно говоря, на ТНТ, который выполнял какую-то функцию, проговаривал то, что в быту. То есть они, по большому счету, говорили про то, что «на дачу не нравится ездить», и они дальше про это говорят. И тут ничего не поменялось. А была небольшая прослойка комиков, которые говорили о каких-то более острых вещах. И это как раз нужно для того, чтобы людей объединить, чтобы проговорить какие-то претензии, вернуть, может быть, интерес людей к общественной жизни, потому что есть ощущение, что этот интерес убивали много лет.
— Как ты относишься к тем комикам, кто сейчас продолжает шутить о том, о чем шутили раньше и не говорит о войне?
— Я сочувствую им, потому что я уверен, что они знают, что происходит, и им тяжело с этим жить. Все компромиссы последних лет заставили, загнали их в такую ситуацию, где ты занимаешься чем-то, притворяясь, что занимаешься стартапам. Потому что это не стендап, если есть у тебя что-то, что тебя сильно волнует, а ты при этом говоришь про тещу.
— В какой момент ты вообще понял, что нужно уезжать?
— 24 февраля в девять часов утра, наверное. Мы проснулись в девять, и все, и сразу поняли, что непонятно как, но надо выбираться.
— А почему именно в Турцию?
— Потому что мы подумали, что это может быть надолго. Скорее всего, так и есть. И не хочется быть жертвой, не хочется куда-то уехать и сидеть, ждать, пока что-то поменяется. Хочется, раз уже твоя жизнь настолько поменялась, придумать себе какой-то другой проект. Я подумал, что, раз так случилось, то, наверное, попробую выступать на английском. Так что я сел, посмотрел, куда можно поехать выступать на английском, где мы можем легально оставаться больше нескольких месяцев и где мы можем себе это позволить. И в итоге под эти критерии подошла только одна Турция. Там мы пока и остаемся.
— О чем ты собираешься рассказывать международной аудитории?
— Я просто выхожу, говорю, что я русский. Первым делом чувствую напряжение. И потом начинаю говорить, что я против войны, с чем я столкнулся, когда высказался против войны и как ищу себя в новой стране. Ты объясняешь, что ты русский, но ты в порядке, ты против войны, ты сам в ужасе и так далее. И дальше ты переходишь к темам, которые, в принципе, наверное, всем понятны: поиск дома и так далее. Поэтому какого-то серьезного непонимания ни разу не было за эти несколько месяцев, что я выступаю на английском.
— Ты можешь себе представить выступить в Украине?.
— Мне кажется, мне будут не очень рады. Мне кажется, сейчас будет огромный интерес к своим комикам, потому что они как раз об этом говорят активно, без страха и без каких-то ограничений. И, наверное, к ним у зрителей будет гораздо больше любви и доверия. Поэтому, наверное, русские комики будут не очень нужны. Я помню, когда я выступал в Украине в прошлом и позапрошлом году, украинские комики немного обижались из-за того, что на русских комиков ходили больше. А сейчас они получат свое внимание совершенно заслуженно. Если это будет возможно, если меня пригласят, я буду невероятно счастлив выступить в Украине, потому что концерты в Украине всегда были лучшими. Но я вполне готов к тому, что их никогда больше не будет, и я понимаю почему.
— А о чем бы ты говорил с такой аудиторией?
— Я пока не знаю. Пока каждый раз когда ты говоришь с каким-то другом-украинцем, это всегда долгая неловкая пауза в начале. И поэтому я пока не могу найти слов, чтобы поговорить именно с украинцами. Надо, наверное, год подождать.
— В начале войны украинские комики устроили стендап в бомбоубежище в городе Сумы. Как ты как комик за этим наблюдал?
— Я наблюдал с восторгом, потому что, во-первых, я Феликса Редьку знаю, он как раз занимался тем, что привозил меня в Украину. Я знал, что он очень талантливый человек. Ты как будто смотришь на это, и ты видишь это как естественное развитие стендапа. Это какая-то его высшая точка — делать людям смешно в бомбоубежище, когда людям, по идее, страшно должно быть. Это просто великолепно. Я даже ни одной шутки не помню. Я просто помню какой-то восторг от того, что человек такой смелый, такой талантливый, что он так это придумал.
— А ты чувствуешь, что ты своими выступлениями помогаешь людям пережить эту ситуацию, выплеснуть эмоции или поговорить просто на те темы, на которые им не с кем поговорить?
— Я это внутренне не чувствую, но иногда зрители подходят и говорят сами об этом. Но у меня пока просто ощущение, что я могу собрать деньги (на помощь Украине. — Ред.) и отправить. Вот для меня это понятная польза от меня.
Смотрите также:
