У богатых и бедных в сериале «Игра в кальмара» есть нечто общее — жизнь им не в радость. Одни не знают, как прокормить своих близких, другие изнывают от пресыщения жизнью. Почему бы не свести вместе эти два мира и не посмотреть, что из этого получится? Так сотни нищих неудачников в «Игре в кальмара» становятся развлечением для заскучавших богачей. Правила игры предельно просты. Всего шесть раундов. Проигравшие в каждом раунде выходят из игры — их убивают. Победитель становится миллионером.
Сериал, на сегодняший день ставший самым успешным в истории Netflix, построен на простых детских играх, в которых на кону, однако, стоят жизнь и смерть. Безобидное перетягивание каната или бодрый забег по полю становятся играми на выживание, когда за каждое неправильное движение можно заработать пулю в затылок.
Но еще более леденят душу коварные психологические приемы, заставляющие людей оставаться в тайном турнире и двигаться с одного уровня на другой. Нежным созданиям среди зрителей этот южнокорейский сериал может показаться чрезмерно жестоким. Но он любопытен тем, как в нем отражается современное — и не только восточноазиатское — общество.
Социально-критическое и эстетическое зрелище
Режиссер и сценарист из Сеула Хван Дон Хёк, создатель более десятка короткометражных и полнометражных фильмов, придумал основную идею «Игры в кальмара» еще в 2008 году, когда он сам, как пишут СМИ, испытывал финансовые трудности. История о тайном турнире на выживание казалась потенциальным спонсорам чересчур брутальной и нереалистичной, и поэтому он долго не мог найти продюсеров для своей идеи, пока в 2019 году ею не заинтересовался Netflix. А потом пришла пандемия и пропасть между богатыми и бедными стала еще шире — на этом фоне идея сериала вдруг приобрела новую зловещую актуальность.
Сериал построен на противопоставлении безобидных детских игр и смертельных и беспринципных игрищ
Сериал удивительно точно называет социальные проблемы Южной Кореи, считает киновед Сульги Ли, научный сотрудник Берлинского свободного университета и Академии изящных искусств Вены, а также куратор программ корейского кино. «Рабочие места сокращаются без оглядки на людей, иностранных рабочих эксплуатируют и лишают де-факто всех прав, иерархические структуры становятся все более жесткими. С началом пандемии участились сообщения о самоубийствах среди людей, оказавшихся без какого-либо социального обеспечения. Я думаю, похожая социальная тенденция существует глобально, но она более остро ощущается в южнокорейском обществе».
Отраженное в сериале общество показано во всем его многослойном социальном многообразии — безработные и трудовые мигранты, беглецы из Северной Кореи и гангстеры, бизнесмены и воры, врачи и студенты. Все они не имеют шансов «снаружи», потому что общество жестоко расправляется с неудачниками. Именно поэтому все пережившие первый раунд, продолжают играть. Потому что, как говорится в одном из эпизодов фильма: «Есть два ада. И худший из них — это реальность».
«Игра в кальмара» продолжает традицию стилизованного насилия в духе Квентина Тарантино, когда самые кровавые оргии не вызывают отвращения или ужаса. Брутальность южнокорейского сериала скорее психологическая и создается посредством противопоставления безобидных детских игр и смертельных и беспринципных игрищ. «Простой, но очень эффективный прием», — резюмирует киновед Сульги Ли.
Колода персонажей перетасовывается в каждой серии: созники становятся врагами, а выживает не всегда сильнейший
Популярность серила среди молодой аудитории он объясняет также тем, что сериал «Игра в кальмара» по своей структуре очень похож на компьютерные игры, в которых ведется учет смертей, собираются трофеи и пункты, и где тоже нужно переходить с уровня на уровень.
Но предсказать, что будет дальше, в «Игре в кальмара» не так просто. Сценарист Хван Дон Хёк умело играет с ожиданиями зрителя и не дает ему заскучать. Колода персонажей сериала тасуется и перетасовывается по-новому в каждой серии, и союзники вдруг становятся врагами, а выигрывает не обязательно самый сильнейший.
Радикальный драматизм этой серии, характерный в целом для корейского кинематографа, обусловлен культурными и политическими реалиями общества, которое одновременно живет в традициях и современности, говорит Сульги Лие. «Для фильмов и сериалов эти многочисленные зоны конфликтов очень интересны. И их радикальный драматизм объясняется тем, что огромное напряжение существует в обществе».
Смотрите также:
